Почему каир называют алмазной пуговицей, Субрегионы Северной и Тропической Африки. ЮАР — Гипермаркет знаний
А если он домосед, зачем ему эта чепуха? Общее впечатление усиливали постоянно висящие над домом облака, которые мастер Цейгергоффер, старый и по летам и на вид вампир, поддерживал по привычке. Летом после четвертого курса Снейп первый раз не ответил на вызов. А потом начала решать Ключевую Проблему. Она маггла.
Необъятно и бездумно, Одиночка и палач — Все так ново и безумно. Не того в отшедшем жаль, Что надеждам изменило, Жаль, что родины печаль Жизни море не вместило.
Что до дна заметено Зарубежных вьюг снегами, Рокоча как встарь, оно Не заспорит с берегами. Болото курится как дымное кадило, Безгласное как труп, как камень мостовой. Дитя моей любви, не для тебя ль могилу Готовит здесь судьба незримою рукой! Избушка ветхая на выселке угрюмом Тебя изгнанницу святую приютит, И старый бор печально-строгим шумом В глухую ночь невольно усыпит.
Но чуть рассвет затеплится над бором, Прокрякает чирок в надводном тростнике, Болото мертвое немерянным простором Тебе напомнит вновь о смерти и тоске. И косы пепельные глаже, Чем раньше, стягиваешь ты, Глухая мать сидит за пряжей На поминальные холсты.
Она нездешнее постигла, Как ты, молитвенно-строга… Блуждают солнечные иглы По колесу от очага. Зимы предчувствием объяты, Рыдают сосны на бору; Опять глухие казематы Тебе приснятся ввечеру. Лишь станут сумерки синее, Туман окутает реку, — Отец, с веревкою на шее, Придет и сядет к камельку. Жених с простреленною грудью, Сестра, погибшая в бою, — Все по вечернему безлюдью Сойдутся в хижину твою. А Смерть останется за дверью, Как ночь, загадочно темна.
И до рассвета суеверью Ты будешь слепо предана. Отраднее душе развалины седые Туманов — вестников рассветного огня. Горите же мрачней, закатные завесы! Идет Посланец Сил, чтоб сумрак одолеть; Пусть в безднах темноты ликуют ночи бесы, Отгулом вторит им орудий злая медь. Звончее топоры поют перед рассветом, От эшафота тень черней — перед зарей… Одежды вечера пьянят багряным цветом, А саваны утра покоят белизной.
Темной кофточки полоски, Как ударов давних след, И девической прически В полумраке силуэт. После памятной прогулки, Образ светлый и родной, В келье каменной и гулкой Буду грезить я тобой.
Вспомню вечер безмятежный, В бликах радужных балкон, И поющий скрипкой нежной За оградой граммофон. Светло-крашеную шлюпку, Весел мерную молву, Рядом девушку-голубку — Белый призрак наяву… Я все тот же — мощи жаркой Не сломил тяжелый свод… Выйди, белая русалка, К лодке, дремлющей у вод!
Поплывем мы… Сон нелепый! Двор, как ямы мрачной дно, За окном глухого склепа И зловеще и темно. Вспомню маму, крашеную прялку, Синий вечер, дрему паутин, За окном ночующую галку, На окне любимый бальзамин, Луговин поемные просторы, Тишину обкошенной межи, Облаков жемчужные узоры И девичью песенку во ржи: Узкая полосынька Клинышком сошлась, — Не во-время косынька На две расплелась, Развилась по спинушке, Как льняная плеть, — Не тебе-детинушке Девушкой владеть.
Деревца вилавого С маху не срубить, — Парня разудалого Силой не любить. Белая березынька Клонится к дождю… Не кукуй, загозынька, Про судьбу мою… Но прервут куранты крепостные Песню-думу боем роковым… Бред души! То заводи речные С тростником поют береговым.
Сердца сон кромешный как могила! Опустил свой парус рыбарь-день. И слезятся жалостно и хило Огоньки прибрежных деревень. Ты как осень ясна, хороша, Только строже и в ласках короче. Потянулися с криком в отлет Журавли над потусклой равниной. Как с природой, тебя эшафот Не разлучит с родимой кручиной. Не однажды под осени плач, О тебе — невозвратно далекой, За разгульным стаканом палач Головою поникнет жестокой. Эту песню певал Мой страдалец-отец, И по смерть завещал Допевать мне конец.
Но не стоном отцов Моя песнь прозвучит, А раскатом громов Над землей пролетит. Не безгласным рабом, Проклиная житье, А свободным орлом Допою я ее. В этом крае тьмы и горя Есть забытая тюрьма, Как скала на глади моря, Неподвижна и нема. За оградою высокой Из гранитных серых плит, Пташкой пленной, одинокой В башне девушка сидит. Злой кручиною объята, Все томится, воли ждет, От рассвета до заката, День за днем, за годом год.
Но крепки дверей запоры, Недоступно страшен свод, Сказки дикого простора В каземат не донесет. Только ветер перепевный Шепчет ей издалека: «Не томись, моя царевна, Радость светлая близка. За чертой зари туманной, В ослепительной броне, Мчится витязь долгожданный На вспененном скакуне». Ой вы, руки, ноженьки, — Страдные пути! В старину по кладочкам Тачку я катал, На привале давеча Вспомнил, — зарыдал.
На заводском промысле Жизнь не дорога… Ой вы, думы-розмысли, Тучи да снега! Слышишь, — пеною студерой Море мечет в берега… Приюти от ночи темной, Обогрей у очага: Мой грозою сорван парус, И челнок пучиной взят, — Отложи на время гарус, Подыми от прялки взгляд… Расскажи про край родимый, Хорошо ль живется в нем, Все лежит он недвижимый Под туманом и дождем?
Как и прежде, мглой повиты, В брызгах пенистых валов, Плачут серые граниты У пустынных берегов? Если «да» в ответ услышу Роковое от тебя, — Гробовую буду нишу Я готовить для себя. Если ж «нет»… Рокочет злая Непогода без конца. Ты молчишь, не подымая Бездыханного лица. К заповедному приходу Роковое допряла, И орлиную свободу Раньше родины нашла.
Час мечтательных прогулок, Встреч и вздохов о былом. Но былому неподвластны — Мы в грядущее глядим, Замок сказочно прекрасный Под луною сторожим. Выйдем в сад, с тобою рядом Мне так ново, так светло. Под луны волшебным взглядом Ты как белое крыло. Оттого ли, как в темнице, Сердцу плачется с утра, Что тебе — урочной птице Отлететь на Юг пора? Иль душе поверить тяжко, Что, забыт в саду глухом, Твоего возврата, пташка, Не дождется лунный дом? Ты подошла ко мне с приветом В наряде девичьи-простом.
Синеют дымно перелески, Настороженны и немы, За узорочьем занавески Не видно тающей зимы. Но сердце чует: есть туманы, Движенье смутное лесов, Неотвратимые обманы Лилово-сизых вечеров.
О не лети в туманы пташкой! Года уйдут в седую мглу — Ты будешь нищею монашкой Стоять на паперти в углу. И может быть, пройду я мимо, Такой же нищий и худой… О дай мне крылья херувима Лететь незримо за тобой! Не обойти тебя приветом, И не раскаяться потом… Любви начало было летом, Конец — осенним Сентябрем. Береги, дитя, земное, Если неба не дано. Об оставленном не плачь ты» — Впереди чудес земля, Устоят под бурей мачты, Грудь родного корабля.
Кормчий молод и напевен, Что ему бурун, скала? Изо всех морских царевен Только ты ему мила. Свой корабль за мглу седую Не устанет он стремить, Чтобы сказку ветровую Наяву осуществить. Не гадалося ставшее мне, Что, по чувству сестра и подруг», По своей отдалилась вине Ты от братьев сурового круга. Оттого, как под ветром ковыль, И разлучная песня уныла, Что тебе побирушки костыль За измену судьба подарила.
И не ведомо, я ли не прав, Или сердце к тому безучастно, Что, отверженной облик приняв, Ты как прежде, нетленно прекрасна. Сердца робость избудь, И отбыть не страшись В предуказанный путь. Чем ущербней зима К мигу солнечных встреч, Тем угрюмей тюрьма Будет сказку стеречь. И в весенний прилет По тебе лишь одной У острожных ворот Загрустит часовой.
На всем пути он чист и гладок, Печатью скрепленный слегка, Для человеческих нападок В нем не нашлося уголка. Так отчего глядят тревожно Твои глаза на неба гладь Я обещаюсь непреложно Тебе и в нем принадлежать. Ласкать как в прошлом, плечи, руки И пряди пепельные кос… В неотвратимый час разлуки Не нужно робости и слез. Лелеять нам одно лишь надо: По злом минутии конца, К уборке трав и винограда Прибыть в обители Отца. Чтоб не опали ягод грозди, Пока отбытья длится час, И наших ног, ладоней гвозди Могли свидетельствовать нас 29 Я — мраморный ангел на старом погосте, Я — мраморный ангел на старом погосте, Где схимницы-ели да никлый плакун, Крылом осеняю трухлявые кости, Подножья обветренный, ржавый чугун; В руке моей лира, и бренные гости Уснули под отзвуки каменных струн.
И многие годы, судьбы непреклонней, Блюду я забвение, сны и гроба. Поэзии символ — мой гимн легкозвонней, Чем осенью трав золотая мольба… Но бдите и бойтесь!
За глубью ладоней, Как буря в ущельи, таится труба! Не потому ли сердцу мнится Зимы венчально-белый сон, Что смерть костлявая стучится У нашей хижины окон? Что луч зари ущербно-острый Померк на хвойной бахроме… Не проведут ли наши сестры, Как зиму — молодость в тюрьме? От их девического круга, Весну пророчащих судьбин, Тебе осталася лачуга, А мне — медвежий карабин. Но, о былом не сожалея, Мы предвесенни как снега… О чем же, сумеречно тлея, Вздыхает пламя очага?
Или пока снегов откосы Зарозовеют вешним днем — Твои отливчатые косы Затмятся зимним серебром? Прочь ветрила размышленья, Рифм маячные огни, Ветром воли и забвенья Поле-море полыхни!
Чтоб души корабль надбитый, Путеводных волен уз, Не на прошлого граниты Драгоценный вынес груз!.. Колыбельны трав приливы, Кругозор, как моря дно. Спит ли ветер? Спят ли нивы? Немолчный жизни звон, как в лабиринте стен, В пустыне наших душ бездомным эхом бродит; А время, как корабль под плеск попутных пен, Плывет и берегов желанных не находит.
И обращаем мы глаза свои с тоской К Минувшего Земле — не видя стран грядущих…. В старинных зеркалах живет красавиц рой, Но смерти виден лик в их омутах зовущих. Бальмонт Вы обещали нам сады В краю улыбчиво-далеком.
Где снедь — волшебные плоды, Живым питающие соком. Вещали вы: «Далеких зла Мы вас от горестей укроем, И прокаженные тела В ручьях целительных омоем». За ними следом Страх тлетворный С дырявой Бедностью пошли, — И облетел ваш сад узорный, Ручьи отравой потекли. За пришлецами напоследок Идем неведомые Мы, — Наш аромат смолист и едок, Мы освежительней зимы.
Вскормили нас ущелий недра, Вспоил дождями небосклон, Мы — валуны, седые кедры. Лесных ключей и сосен звон. О том ли, что юность бесследно прошла, Что поле заплаканно-нище? Вон серые избы родного села, Луга, перелески, кладбище. Вглядись в листопадную странничью даль, В болот и оврагов пологость, И сердцу-дитяти утешной едва ль Почуется правды суровость.
Потянет к загадке, к свирельной мечте, Вздохнуть, улыбнуться украдкой — Задумчиво-нежной небес высоте И ивам, лепечущим сладко. Примнится чертогом — покров шалаша, Колдуньей лесной — незабудка, И горько в себе посмеется душа Над правдой слепого рассудка. Вышли из хижины мы, Смотрим в морозные дали: Духи метели и тьмы Взморье снегами сковали.
Тщетно тоскующий взгляд Скал испытует граниты, — В них лишь родимый фрегат Грудью зияет разбитой. Долго ль обветренный флаг Будет трепаться так жалко?.. Есть у нас зимний очаг, Матери мерная прялка.
В снежности синих ночей Будем под прялки жужжанье Слушать пролет журавлей, Моря глухое дыханье. Радость незримо придет И над вечерними нами Тонкой рукою зажжет Зорь незакатное пламя. II Я болен сладостным недугом — Я болен сладостным недугом — Осенней, рдяною тоской. Нерасторжимым полукругом Сомкнулось небо надо мной.
Она везде, неуловима, Трепещет, дышит и живет; В рыбачьей песне, в свитках дыма, В жужжаньи ос и блеске вод. В шуршаньи трав — ее походка, В нагорном эхо — всплески рук, И казематная решетка — Лишь символ смерти и разлук. Ее ли косы смоляные, Как ветер смех, мгновенный взгляд… О, кто Ты: Женщина? Поведай: тайное сомненье Какою казнью искупить, Чтоб на единое мгновенье Твой лик прекрасный уловить?
Придет пора, и будут сыты Нездешней мудростью умы, И надмогильные ракиты Зазеленеют средь зимы. Но, верна словам завета, Слезы робости утри, И на проблески рассвета Торжествующе смотри.
Не забудь за далью мрачной, Средь волнующих забот, Что взошел я новобрачно По заре на эшафот; Что, осилив злое горе, Ложью жизни не дыша, В заревое пала море Огнекрылая душа. В большинстве они сложены до первой моей книги «Сосен перезвон», или в одно время с нею. Не вошли же они в первую книгу потому, что не были записаны мною, а передавались устно или письменно помимо меня, так как я, до сих пор, редко записывал свои песни, и некоторые из них исчезли из памяти.
Восстановленные уже со слов других, или по посторонним запискам, песни мои и образовали настоящую книжку. Николай Клюев 41 Я был в духе в день воскресный «Я был в духе в день воскресный». Апокалипсис, гл. Я был в духе в день воскресный, Осененный высотой, Просветленно бестелесный И младенчески простой. Видел ратей колесницы, Судный жертвенник и крест, Указующей десницы Путеводно-млечный перст.
Источая кровь и пламень, Шестикрыл и многолик, С начертаньем белый камень Мне вручил Архистратиг. И сказал: «Венчайся белым Твердо-каменным венцом, Будь убог и темен телом, Светел духом и лицом. И другому талисману Не вверяйся никогда — Я пасти не перестану С высоты свои стада. На крылах кроваво-дымных Облечу подлунный храм, И из пепла тел невинных Жизнь лазурную создам». Верен ангела глаголу, Вдохновившему меня, Я сошел к земному долу, Полон звуков и огня.
Где кадильный аромат Страстью кровь воспламеняет, И бездонной пастью ад Души грешников глотает. Испуская смрад и дым, Всадник-смерть гнался за мною, Вдруг провеяло над ним Вихрем с серой проливною — С высоты дохнул огонь, Меч, исторгнутый из ножен, — И отпрянул Смерти конь, Перед Господом ничтожен. Как росу с попутных трав, Плоть томленья отряхнула, И душа, возликовав, В бесконечность заглянула. С той поры не наугад Я иду путем спасенья, И вослед мне: свят, свят, свят, — Шепчут камни и растенья.
На мне бойца кольчуга, И подвигом горя, В туман ночного луга Несу светильник я. Вас люди, звери, гады Коснется-ль вещий крик: Огонь моей лампады — Бессмертия родник.! Все глухо. Точит злаки Степная саранча… Передо мной, во мраке, Колеблется свеча; — Роняет сны-картинки На скатерчатый стол, — Минувшего поминки, Грядущего символ. Возглас первый. Всенощные свечи затеплены, Златотканные подножья разостланы, Воскурен ладан невидимый, Всколыбнулося било вселенское, Взвеяли гласы серафимские; Собирайтесь-ка, други, в Церковь Божию, Пречудную, пресвятейшую.!
Собираючись, други, поразмыслите, На себя поглядите оком мысленным, Не таится ли в ком слово бренное, Не запачканы ль где ризы чистые, Легковейны ль крыла светозарные? Коль уста — труба, ризы — облако, Крылья — вихори поднебесные, То стекайтесь в Храм все без боязни! Человечий бренный род Согрешил в Адаме, — Мы омыты вместо вод Крестными кровями. Нам дарована Звезда, Ключ от адской бездны, Мы порвали навсегда Смерти плен железный. Вышли в райские луга, Под живые крины, Где не чуется Врага И земной кручины.
Где смотреть Христу в глаза — Наш блаженный жребий, Серафимы — образа, Свечи — зори в небе. Возглас второй. Наша нива — тверди круг, Колосится звездной рожью, И лежит вселенский плуг У Господнего подножья. Уж отточены серпы Для новины лучезарной, Скоро свяжется в снопы Колос дремлюще-янтарный. Лик голосов. Недостижимо смерти дно, И реки жизни быстротечны, — Но есть волшебное вино Продлить чарующее вечно.
Его испив, не меркнущ я, В полете времени безлетен, Как моря вал из бытия — Умчусь певуч и многоцветен. И всем, кого томит тоска, Любовь и бренные обеты, Зажгу с высот Материка Путеводительные светы. В звуках, текущих ровно — Топот поспешных копыт.
Хижина наша мала, Некуда гостю пройти; Ночи зловещая мгла Зверем лежит на пути. Кто он? Седой пилигрим? Смерти костлявая тень? Или с мечом Серафим, Пламеннокрылый, как день? Никнут ракиты, шурша, Топот как буря растет… Встань, пробудися, душа — Светлый ездок у ворот! Вот принесло мотылька Ночи дыханьем медвяным. Шолом избы, как челнок, В заводи смерти глядится… Ангелом стал мотылек С райскою ветвью в деснице. Слышу бесплотную весть — Голос чарующе властный: «Был ты, и будешь, и есть — Смерти во-век непричастный».
Гуляешь ночью до рассвета, А днем усталая сидишь, И перья смятого берета Иглой неловкою чинишь. Такая хрупко-испитая Рассветным кажешься ты днем. Непостижимая, святая, — Небес отмечена перстом. Как ты, раскаяньем объята, Янтарь рассыпала волос, — И взором любящего брата Глядит на грешницу Христос.
Зреет в Отчих садах Виноградная гроздь. Впереди крик: «нельзя», Позади: «воротись». И тиха лишь стезя, Уходящая ввысь.
Не по ней ли идти? Может быть, не греша, На лазурном пути Станет птицей душа. От закатной черты небосклона Ты не сводишь молитвенный взор. О туманах, о северном лете, О пустыне моленья твои, Обо всех, кто томится на свете, И кто ищет ко Свету пути. Отлетят лебединые зори, Мрак и вьюги на землю сойдут, И на тлеюще-дымном просторе Безотзывно молитвы замрут.
Помолюсь закату, Надем рубище суровое, И приду на брак непозванный. Чтоб горел он, как и Ты, Пресветлый, Тихим светом в сумраке ночном, Чтоб белей цветов весенней ветлы Стала жизнь на поприще людском! Белому брату Хлеб и вино новое Уготованы. Как вора дерзкого, меня У града врат не стерегите, И под кувшинами огня Соглядатайно не храните.
Едва уснувший небосклон Забрезжит тайной неразгадной, Меня князей синедрион Осудит казни беспощадной. Обезображенная плоть Поникнет долу зрелым плодом, Но жив мой дух, как жив Господь Как сев пшеничный перед всходом. Еще бесчувственна земля, Но проплывают тучи мимо, И тонким ладаном куря, Проходит пажитью Незримый. Его одежды, чуть шурша, Неуловимы бренным слухом. Как одуванчика душа, В лазури тающая пухом. Они за ладьею акулой, Прожорливым спрутом плывут; Утесов подводные скулы — Геенскому духу приют.
Есть бесы молчанья, улыбки, Дверного засова, и сна… В гробу и в младенческой зыбке Бурлит огневая волна. В кукушке и в песенке пряхи Ныряют стада бесенят. Старушьи, костлявые страхи — Порука, что близится ад. О, горы, на нас упадите, Ущелья, окутайте нас! На тле, на воловьем копыте Начертан громовый рассказ. За брашном, за нищенским кусом Рогатые тени встают… Кому же воскрылья с убрусом Закатные ангелы ткут? Аль осыпалось красное вишенье, Виноградье мое приувянуло, Али дубы матерые, вечные, Буреломом как зверем обглоданы?
Аль иссякла криница сердечная, Али веры ограда разрушилась, Али сам я — садовник испытанный Не возмог прикормить вас молитвою? Проворкуйте, всевышние голуби, И прожубруйте, дольние зяблики, Что без вас с моим вишеньем станется: Воронью оно в пищу достанется. По отлете ж последнего голубя Постучится в калитку дырявую Дровосек с топорами да пилами, В зипунище, в лаптищах с оборами.
Час за часом, как поздние зяблики, Отлетает в пространство глубинное… Чу! Как няни сверчковая песенка Прозвенело крыло голубиное. Душа смежает робко крылья, Недоуменно смущена, Пред духом мрака и насилья Мятется трепетно она. И демон сумрака кровавый Трубит победу в смертный рог. Смутился кубок брачной славы И пуст украшенный чертог. Рассвета луч не обагрянит Вино в бокалах круговых, Пока из мертвых не восстанет Гробнице преданный Жених.
Пока же камень не отвален И стража тело стережет, — Душа безмолвие развалин Чертога брачного поет. Смотрю на северный закат, Внимаю гомону пингвинов, Взойти на Радужный Фрегат В душе надежды не отринув. Уже в дубраве листопад Намел смарагдов, меди груду… Я здесь бездумен и крылат И за морями светел буду.
Опьяненный перезвонами, Гулом каменно-глухим, Дал обет я пред иконами Стать блаженным и святым. И в ответ мольбе медлительной, Покрывая медный вой, Голос ясно-повелительный Мне ответил: «ты не Мой».
С той поры я перепутьями Невидимкою блуждал, Под валежником и прутьями Вместе с ветром ночевал. Истекли грехопадения, И посланец горних сил Безглагольного хваления Путь заблудшему открыл. Кто этот, в стороне, величественно-кроткий, В одежде пришлеца, отверженным стоит? Его встречаю я во храме, на проселке, По виду нищего, в лохмотьях и в пыли, Дивясь на язвы рук, на жесткие иголки, Что светлое чело короной оплели. Ужели это Он? О, сердце — бейся тише! Твой трепетный восторг гордынею рожден: По Ком томишься ты, Тот в полумраке ниши, Поруганный мертвец, ко древу пригвожден.
Бесчувственному чужд Пришелец величавый, Служитель перед Ним тимьяна не курит, И кутаясь во мглу, как исполин костлявый, С дыханьем льдистым смерть очей Его бежит.
В кущах духов клиры, — Светел лик, крыло… Хмель вина и мирры Ветром донесло. Лоскуты рубахи Треплются у ног… Камни шепчут в страхе: «Да воскреснет Бог». II Гвоздяные ноют раны, Гвоздяные ноют раны, Жалят тернии чело. Развеяло туманы Серафимское крыло. К моему ли, горний, древу Перервать томленья нить, — Иль нечающую деву Благовестьем озарить? Ночь глуха и безотзывна, Ко кресту утрачен след. Где ты, светлая отчизна — Голубиный Назарет? Спешите к нам, пока роса Поит возжаждавшие травы, И в заревые пояса Одеты дымные дубравы.
Служить Заутреню любви, Вкусить кровей, живого хлеба… Кто жив, души не очерстви Для горних труб и зовов неба! В передрассветный тайный час, Под заревыми куполами, Как летний дождь, сойдет на нас Всеомывающее пламя.
Продлится миг, как долгий век, — Взойдут неведомые светы… У лучезарных райских рек Сойдемся мы, в виссон одеты. Доверясь радужным ладьям, Мы поплывем, минуя мысы… О поспешите, братья, к нам В нетленный сад, под кипарисы! Наша крепость и ограда — Серафима грозный меч.
Град наш тернием украшен, Без кумирен и палат. На твердынях светлых башен Братья-воины стоят. Их откинуты забрала, Адамант — стожарный щит, И ни ад, ни смерти жало Духоборцев не страшит. Кто придет в нетленный город, — Для вражды неуязвим. Всяк собрат нам — стар и молод, Земледел и пилигрим.
Наш удел — венец терновый, Ослепительней зари. Ада пламенные своды Разомкнуть дано лишь нам, Человеческие роды Повести к живым рекам. Крест целящий, крест разящий, Нам водитель и завет. Брат, на гноище лежащий, Подымись, Христос грядет! Он не в нищенском хитоне, И не с терном вкруг чела… На рассветном небосклоне Плещут ангелов крыла. Их заоблачные гимны Буреветрами звучат… Звякнул ключ гостеприимный У предвечных светлых врат. За непреклонные врата Лишь тот из смертных проникает, На ком голгофского креста Печать высокая сияет.
Тому в обители Моей Сторицей горести зачтутся, И слезы выспренних очей Для всезабвения утрутся. Он не воротится назад — Нерукотворных сеней житель, И за него в тиши палат Не раз содрогнется мучитель 65 Он придет! Он придет! И содрогнутся горы Он придет! И содрогнутся горы Звездоперстой стопы огневого Царя, Как под ветром осока, преклонятся боры, Степь расстелет ковры, ароматы куря.
Он воссядет под елью, как море гремучей, На слепящий престол, в нестерпимых лучах, Притекут к Нему звери пучиной рыкучей, И сойдутся народы с тоскою в очах. Он затопчет, как сор, вероломства законы, Духом уст поразит исполинов-бойцов, Даст державу простым, и презренным короны, Чтобы царством владели во веки веков.
Мы с тобою, сестра, боязливы и нищи, Будем в море людском сиротами стоять: Ты печальна, как ивы родного кладбища, И на мне не изглажена смерти печать Содрогаясь, мы внемлем Судьи приговору: Истребися, воскресни, восстань и живи! Кто-то шепчет тебе: «к бурь и молний собору Вы причислены оба — за подвиг любви». И пойму я, что минуло царство могилы, Что за гробом припал я к бессмертья ключу… Воспаришь ты к созвездьям орлом буйнокрылым, Молоньей просияв, я вослед полечу.
На терновника колючке Кровь, заметная едва. Кто прошел стезею правой, Не сомкнув хвалебных уст? Шелестит листвою ржавой За окном колючий куст: «Чтоб на Божьем аналое Сокровенное читать, Надо тело молодое Крестным терном увенчать». Снаряжайтесь, умывайтеся беленько, Расцвечайтеся, как зорюшка, аленько. Укрепитеся, собратья, хлебом-солью, Причаститеся незримой Агнчьей кровью! Как у нас ли, други, ныне радость: Отошли от нас болезни, смерть и старость.
Стали плотью мы заката зарянее, Поднебесных облак-туч вольнее. Разделяют с нами брашна серафимы, Осеняют нас крылами легче дыма, Сотворяют с нами знамение-чудо, Возлагают наши душеньки на блюдо.
Дух возносят серафимы к Саваофу, Телеса на Иисусову голгофу. Мы в раю вкушаем ягод грозди, На земле же терпим крест и гвозди. Перебиты наши голени и ребра… Ей, гряди ко стаду, Пастырь добрый! Я возьму каленовострую стрелу, На полете звонкоперой накажу. Не послушалась каленая меня, Полетела за туманные моря. За морями синий камешек лежит, Из-под камня быстра реченька бежит, Вдоль по речке лебедь белая плывет, Выше берега головушку несет, Выше леса крылья взмахивает, На себя водицу вспляскивает.
Угодила звонкоперая стрела В жилу смертную лебяжьего крыла. Дрогнул берег, зашаталися леса, Прокатилися по взгорьям голоса: «Ныне, други, сочетался с братом брат: С белой яблоней — зеленый виноград! Чтоб отныне ли до скончания Позабылися скорби давние, Чтоб в ночи душе не кручинилось, В утро белое зла не виделось, Не желтели бы травы тучные, Ветры веяли б сладкозвучные, От земных сторон смерть бежала бы, Твари дышущей смолкли б жалобы.
Ты взойди, взойди, Невечерний Свет — Необорный меч и стена от бед! Без Тебя, Отец, вождь, невеста, друг, Не найти тропы на животный луг. Зарных ангельских не срывать цветов, Победительных не сплетать венков, Не взыграть в трубу, в гусли горние, Не завихрить крыл ярче молнии.
Мы вспоем-ка, друженьки, взыграем, Глядючи друг другу в очи возрыдаем Что-ль о той приземной доле тесной, Об украшенной обители небесной, Где мы в Свете Неприступном пребывали, Хлеб животный, воду райскую вкушали, Были общники Всещедрой Силы, Громогласны, световидны, шестикрылы… Серафимами тогда мы прозывались, Молоньею твари трепетной казались… Откликались бурей-молвью громной, Опоясаны броней нерукотворной.
Да еще мы, братики, воспомним, Дух утробу брашном сладостным накормим, Как мы, духи, человечью плоть прияли, Сетовязами, ловцами в мире стали, Как рыбачили в водах Генисарета Где Ты — Альфа и Омега, Отче Света?.. Свет явился, рек нам «мир вам, други!
Рек нам Свете «с вами Я во веки!
Обагрятся кровью вашей реки, Плотью вашей будут звери сыты, Но в уме вы Отчем не забыты», Ныне, братики, нас гонят и бесчестят, Тем Уму Христову приневестят.
Мы восплещем, други, возликуем, Заодно с соловкой пожалкуем С вешней ивой росно прослезимся, В серафимский зрак преобразимся: Наши лица заряницы краше, Молоньи лучистей ризы наши, За спиной шесть крылии легковейных, На кудрях венцы из звезд вечерних!
Мы восплещем зарными крылами Над кручинными, всерусскими полями, Вдунем в борозды заплаканные нови Дух живой всепобеждающей любови — И в награду, друженьки, за это Вознесут нас крылья в лоно света 72 Ты не плачь, моя касатка, Ты не плачь, моя касатка, Что на Юг лететь пора, Мне уснуть зимою сладко Под фатой из серебра. Снежный бор от вьюг студеных Сироту оборонит, Сказкой инеев узорных Боль — любовь угомонит. И когда метель-царица Допрядет снегов волну, О невесте-голубице Я под саваном вздохну.
Братья-воины, дерзайте Встречу вражеским полкам!
Пеплом кос не посыпайте, Жены, матери, по нам. Наши груди — гор уступы, Адаманты — рамена. Под смоковничные купы Соберутся племена. Росы горние увлажат Дня палящие лучи, Братьям раны перевяжут Среброкрылые врачи… В светлом лагере победы, Как рассветный ветер гор, Сокрушившего все беды Воспоет небесный хор, — Херувимы, Серафимы… И как с другом дорогим, Жизни Царь Дориносимый Вечерять воссядет с ним.
Винограда вкусит гроздий, Для сыновних видим глаз… Чем смертельней терн и гвозди. Тем победы ближе час… Дух животными крылами Прикоснется к мертвецам, И завеса в пышном храме Раздерется пополам… Избежав могильной клети, Сопричастники живым, Мы убийц своих приветим Целованием святым: «Мир вам, странники-собратья И в блаженстве равный пай, Муки нашего распятья Вам открыли светлый рай.
Камни гор возопиют. Хороша лесная родина: Глушь да поймища кругом! Прослезилася смородина, Травный слушая псалом. И не чую больше тела я, Сердце — всхожее зерно… Прилетайте, птицы белые, Клюйте ярое пшено! Льются сумерки прозрачные, Кроют дали, изб коньки, И березки — свечи брачные Теплят листьев огоньки. Хлебным куском да бездельем корит… Чую — на кладбище колокол ухает, Ладаном тянет от вешних ракит.
Вышла я в поле, седая, горбатая, — Нива без прясла, кругом сирота… Свесила верба сережки мохнатые Меда душистей, белее холста. Верба-невеста, молодка пригожая, Зеленью-платом не засти зари! Аль с алоцветной красою не схожа я — Косы желтее, чем бус янтари. Ал сарафан с расписной оторочкою, Белый рукав и плясун-башмачок… Хворым младенчиком всхлипнув над кочкою, Звон оголосил пролесок и лог.
Схожа я с мшистой, заплаканной ивою, Мне ли крутиться в янтарь-бахрому? Зой-невидимка узывней, дремливее, Белые вербы в кадильном дыму. Полымем разубрана, Вся красным-красна, Может быть, подрублена Топором она. Может, червоточина Гложет сердце ей, Черная проточина Въелась меж корней. Облака по просини Крутятся в кольцо. От судины-осени Вянет деревцо. Ой заря-осинушка, Златоцветный лет, У тебя детинушка Разума займет!
Чтобы сны стожарные В явь оборотить, Думы — листья зарные По ветру пустить. Я люблю кладбищенской сторожки Нежилой пугающий уют, Дальний звон и с крестиками ложки, В чьей резьбе заклятия живут. Зорькой тишь, гармонику в потемки, Дым овина, в росах коноплю… Подивятся дальние потомки Моему безбрежному «люблю». Что до них? Улыбчивые очи Ловят сказки теми и лучей… Я люблю остожья, грай сорочий, Близь и дали, рощу и ручей.
Стать не гоже Кудеяру, Рямзе с Васькой-яруном! Порешили: быть Гусляру Струговодом-большаком! Плыли долго аль коротко, Обогнули Жигули, Еруслановой слободки Не видали — не нашли. Закручинились орлята: Навожденье чем избыть?
Объявилась горечь в браге. Привелось, хоть тяжело, Понести лихой ватаге Черносошное тягло. И доселе по Поволжью Живы слухи: в ледоход Самогуды звучной дрожью Оглашают глуби вод. Кто проведает — учует Половодный вещий сказ, Тот навеки зажалкует, Не сведет с пучины глаз. Для того туман поречий — Стружный парус; гул валов — Перекатный рокот сечи, Удалой повольный зов.
Дрожь осоки — шепот жаркий Огневая вспышка струй — Зарноокой полонянки Приворотный поцелуй. Убегают дороги извивы, Перелесков, лесов пояса: На деревне грачиные граи, Бродит сонь, волокнится дымок; У плотины, где мшистые сваи, Нижет скатную зернь Солнопек: — Водянице стожарную кику, — Самоцвет, зарянец, камень-зель… Стародавнему верен навыку, Прихожу на поречную мель. Кличу девушку с русой косою, С зыбким голосом, с вишеньем щек.
Ивы шепчут: «Сегодня с красою Поменялся кольцом Солнопек. Подарил ее зарною кикой, Заголубил в речном терему»… С рощи тянет смолой, земляникой, Даль и воды в лазурном дыму. ЛЕС Как сладостный орган, десницею небесной Ты вызван из земли, чтоб бури утишать, Живым дарить покой, жильцам могилы тесной Несбыточные сны дыханьем навевать. Твоих зеленых волн прибой тысячеустный Под сводами души рождает смутный звон.
Как будто моряку, тоскующий и грустный, С родимых берегов доносится поклон. Как будто в зыбях хвои рыдают серафимы И тяжки вздохи их, и гул скорбящих крыл О том, что Саваоф броней неуязвимой От хищности людской тебя не оградил. В темных избах нет огня. Явью сказочною, древней Потянуло на меня. В настоящем разуверясь, Стародавних полон сил, Распахнул я лихо ферязь, Шапку-соболь заломил. Свистнул, хлопнул у дороги В удалецкую ладонь, И, как вихорь, звонконогий Подо мною взвился конь.
Дубровым зверем Конь храпит, копытом бьет; Предо мной узорный терем, Нет дозора у ворот. Привязал гнедого к тыну; Будет лихо, али прок, — Пояс шелковый закину На точеный шеломок. Скрипнет крашеная ставнями! Неспроста повесу-парня Знают Кама и Иртыш!
Наши хаживали струги До Хвалынщины подчас, — Не иссякнут у подруги Бирюза и канифас…» Прояснилися избенки, Речка в утреннем дыму. Гусли-морок, всхлипнув звонко, Искрой канули во тьму. Но в душе как хмель струится Вещих звуков серебро — Отлетевшей жаро-птицы Самоцветное перо. Я — королевич Еруслан В пути за пленницей-подругой. Мой конь под алым чепраком, На мне серебряные латы… А мать жужжит веретеном В луче осеннего заката.
Смежают сумерки глаза, На лихо жалуется прялка… Дымится омут, спит лоза, В осоке девушка-русалка. Она поет, манит на дно От неги ярого избытка… Замри, судьбы веретено, Порвись, тоскующая нитка!
Вся поросла ковылем Божья святая сторонка. Только и русла, что шлях — Узкая, млечная стёжка. Любо тебе во лесях, В скрытой избе, у окошка. Светит небесный грудок Нашей пустынной любови. Гоже ли девке платок Супить по самые брови? По сердцу ль парню в кудрях Никнуть плакучей ракитой? Плыть бы на звонких плотах Вниз по Двине ледовитой!
Только не сбыться тому, — Берег кувшинке несносен… Глянь-ка, заря бахрому Весит на звонницы сосен. Прячется карлица-мгла То за ивняк, то за кочку. Тысяча лет протекла В эту пустынную ночку. Я не кладу земных поклонов И не сплетаю рук крестом, — Склонясь над сумрачною елью, Горю невидимым огнем.
И чем смертельней лютый пламень, Тем полногласней в вышине Рыдают ангельские трубы О незакатном, райском дне. Но чуть заря, для трудной нови Я покидаю дымный лог, — В руке цветок алее крови — Нездешней радости залог. Мается душенька… Тропка окольная, Выведи парня на хоженый путь!
Прыснул в глаза огонечек малешенек, Темень дохнула далеким дымком. Стар ли огневщик, младым ли младешенек, С жаркою бровью, с лебяжьим плечом, — Что до того?
Отогреть бы ретивое, Ворога тезкою, братом назвать… Лютое поле, осочье шумливое Полнятся вестью, что «умерла мать». Кругом земля-землища Лежит, пьяна дождем, И бора-старичища Подоблачный шелом. Из-под шелома строго Грозится туча-бровь… К заветному порогу Я припадаю вновь. Седых веков наследство, Поклон вам, труд и пот!.. Чу, песню малолетства Родимая поет: Спородила я сынка-богатыря Под потокою на сиверке, На холодном полузимнике, Чтобы дитятко по матери пошло, Не удушливато в летнее тепло, Под морозами не зябкое, На воде-луде не хлябкое!
Уж я вырастила сокола-сынка За печным столбом на выводе, Чтоб не выглядел Старик-Журавик, Не ударил бы черемушкой, Не сдружил бы с горькой долюшкой! Полон привидений Таежный погост. В заревом окладе Спит Архангел Дня.
В Божьем вертограде Не забудь меня. Там святой Никита, Лазарь — нищим брат. Кирик и Улита Страсти утолят. В белом балахонце Скотий врач — Медост… Месяц, как оконце, Брезжит на погост. Темь соткала куколь Елям и бугру. Молвит дед: «не внука ль Выходил в бору? Ты прости, отец, сына нищего, Песню-золото расточившего!
Не кудрявичем под гуслярный звон В зелен терем твой постучался он. Богатырь душой, певник розмыслом, Раздружился я с древним обликом, Променял парчу на сермяжину, Кудри-вихори на плешь-лысину. Поклонюсь тебе, государь, душой — Укажи тропу в зелен терем свой! Там, двенадцать в ряд, братовья сидят — Самоцветней зорь боевой наряд… Расскажу я им, баснослов-баян, Что в родных степях поредел туман, Что сокрылися гады, филины, Супротивники пересилены, Что крещеный люд на завалинах, Словно вешний цвет на прогалинах… Ах, не в руку сон!
Седовласый бор Чуда-терема сторожит затвор: На седых щеках слезовая смоль, Меж бровей-трущоб вещей думы боль. Гусь в дубленой шубе, утке ж на задворках Щеголять далося в дедовских опорках. В галочьи потемки, взгромоздясь на жердки, Спят, нахохлив зобы, курицы-молодки; Лишь петух-кудесник, запахнувшись в саван, Числит звездный бисер, чует травный ладан. На погосте свечкой теплятся гнилушки, Доплетает леший лапоть на опушке, Верезжит в осоке проклятый младенчик… Петел ждет, чтоб зорька нарядилась в венчик.
У зари нарядов тридевять укладок… На ущербе ночи сон куриный сладок: Спят монашка-галка, воробей-горошник… Но едва забрезжит заревой кокошник — Звездочет крылатый трубит в рог волшебный: «Пробудитесь, птицы, пробил час хвалебный!
И пернатым брашно, на бугор, на плёсо, Рассыпает солнце золотое просо! Кручинюсь в избе у окошка Кручиной библейских царей. Давид убаюкал Саула Пастушеским красным псалмом, А мне от елового гула Нет мочи ни ночью, ни днем.
В тоске распахнула оконце: Все празелень хвои да рябь вод. Глядь — в белом, худом балахонце По стежке прохожий идет. Было мне виденье, сестрицы, В сне тонцем, под хвойный канон.
С того ль гомонливы синицы, Крякуши и гусь-рыбогон. Плескучи лещи и сороги В купели финифтяных вод… «Украшенны вижу чертоги» — Верба-клирошанка поет. Крепкогрудый плотник тешет колья, На слова медлителен и скуп.
Тепел паз, захватисты кокоры, Крутолоб тесовый шоломок. Будут рябью писаны подзоры И лудянкой выпестрен конек. По стене, как зернь, пройдут зарубки: Сукрест, лапки, крапица, рядки, Чтоб избе-молодке в красной шубке Явь и сонь мерещились легки. Крепкогруд строитель-тайновидец, Перед ним щепа, как письмена: Запоет резная пава с крылец, Брызнет ярь с наличника окна. И когда оческами кудели Над избой взлохматится дымок — Сказ пойдет о Красном Древоделе По лесам, на запад и восток.
Что нам бабушкины пени, Деда нудные рассказы. Убежим к затишью речки От седой, докучной ровни… У тебя глаза, как свечки В полусумраке часовни. Тянет мятою от сена, Затуманились покосы. Ты идешь, бледна как пена, Распустив тугие косы. Над рекою ветел лапы, Тростника пустые трости. В ивняке тулья от шляпы: Не вчерашнего ли гостя?
Он печальнее, чем ели На погосте, в час заката… Ты дрожишь, белей кудели, Вестью гибели объята. Ах, любовь, как воск для лепки, Под рукою смерти тает!.. В зените горы пуха Пролиться норовят. Нет моченьки на кроснах Ткать белое рядно. Расплакалося в соснах Пурги веретено. Любовь, как нитку в бёрде, Упустишь — не найдешь. Запомнилося твердо, Что был матер, пригож. Под таежным медведем Погиб лихой лесник… Плакучих дум соседям Не вымолвил язык.
Все выплакано кроснам — Лощеному рядну. Не век плясать по соснам Пурги веретену. Изба — гнездо тетерье, Где жизнь, как холст доткать… А тучи ронят перья В лесную темь и гать. Верь, не напрасно тебе Грезятся небо и солнце. Пряжи слезой не мочи, С зимкой иссякнет куделя… Кот, задремав на печи, Скажет нам сказку про Леля. Окутала сизая муть Реку и на отмели лодку.
Как узника, тянет взглянуть За пасмурных облак решётку. Душа по лазури грустит, По ладану ландышей, кашек. В лиловых потемках ракит Не чуется щебета пташек.
Ужель обманула зима И сны, что про солнце шептали? Плывут облаков терема В рябые, потусклые дали. У лосиного лога Четки елей кресты. На завалине лыжи Обсушил полудняк. Снег дырявый и рыжий, Словно дедов армяк. Зорька в пестрядь и лыко Рядит сучья ракит.
Кузовок с земляникой — Солнце метит в зенит. Дятел — пущ колотушка — Дразнит стуком клеста, И глухарья ловушка На сегодня пуста. Тебе, моя сказка, судьба Войти в теремок. Счастья-Царевны глаза Там цветут в тишине, И пленных небес бирюза Томится в окне. По зиме в теремок прибреду Про свои поведать вины, И глухую старуху найду Вместо синей звенящей весны. Я нездешним забыться готов, — Ты всегда баснословной казалась, И багрянцем осенних листов Не однажды со мной любовалась. Говорят, что не стало тебя.
Но любви иссякаемы ль струи: Разве зори — не ласка твоя, И лучи — не твои поцелуи? Осыпается рощ позолота, В бледном воздухе ладана гарь. На прогалине теплятся свечи, Озаряя узорчатый гроб, Бездыханные девичьи плечи И молитвенный с венчиком лоб. Осень — с бледным челом инокиня — Над покойницей правит обряд. Даль мутна, речка призрачно-синя, В роще дятлы зловеще стучат. Курятник туч Сквозит пометом голубиным, — Мол Духа Божьего не мучь, Снести яйцо на первопутки Однажды в год тебе дано.
Как баба, выткала за сутки Реченка сизое рядно Близки дубленые Покровки, Коровьи свадьбы, конский чес, И к звездной кузнице для ковки Плетется облачный обоз. Горбясь, шьет старуха Мертвецу убор. Холст ледащ наощупь, Слепы нить, игла… Как медвежья поступь Темень тяжела. С печи смотрят годы С карлицей-судьбой. Водят хороводы Тучи над избой Мертвый дух несносен, Маята и чад. Помялища сосен В небеса стучат. Глухо Божье ухо, Свод надземный толст.
Шьет, кляня, старуха Поминальный холст. Перекатный стук на гумнах Чу! Перекатный стук на гумнах Он по заре звучит как рог. От бед, от козней полоумных Мой вещий дух не изнемог. Я все такой же, как в столетьях, Широкогрудый удалец… Знать, к солнцепеку на поветях Рудеет утренний багрец. От гумен тянет росным медом, Дробь молотьбы — могучий рог Нас подарил обильным годом Сребробородый древний Бог.
Помнишь ракиты седые, надводные, Вздохи туманов, безмолвия жуть? Ты повторяла. Явью безбольною стало пророчество: Просинь небес и снега за окном В хижине тихо.
Покой, одиночество — Веют нагорным, свежительным сном. В кустах затеплилися свечки И засинел кадильный дым. Березки — бледные белички, Потупясь, выстроились в ряд. Я голоску веснянки-птички, Как материнской ласке, рад. Природы радостный причастник, На облака, молюся я. На мне иноческий подрясник И монастырская скуфья. Обету строгому неверен, Ушел я в поле к лознякам, Чтоб поглядеть, как мир безмерен, Как луч скользит по облакам, Как пробудившиеся речки Бурлят на талых валунах, И невидимка теплит свечки В нагих, дымящихся кустах.
За гатью, где сумрак дремучий, Трезвонит Лесной Понамарь. Плывут вечевые отгулы… И чудится: витязей рать, Развеся по ельнику тулы, Во мхи залегла становать. Осенняя явь Обонежья Как сказка, баюкает дух.
Чу, гул… Не душа ли медвежья На темень расплакалась вслух? Иль чует древесная сила, Провидя судьбу наперед, Что скоро железная жила Ей хвойную ризу прошьет. Зовут эту жилу Чугункой, — С ней лихо и гибель во мгле… Подъёлыш с Ольховой лазункой Таятся в родимом дупле.
Тайга — Боговидящий инок, Как в схиму, закуталась в марь. Природы великий поминок Вещает Лесной Понамарь. От встревоженной травы Дух идет, горюч и тонок. В лысый пень оборотясь, На людей дивится леший: Где дремали топь и грязь, Там снуют ездок и пеший. И береза, зелень кос Гребню ветра подставляя, Как вдова, бледна от слез: Тяжела-де участь злая. Главный район засух и опустынивания - зона Сахеля, протягивающаяся вдоль южных границ Сахары от Мавритании до Эфиопии по территории дeсяти стран.
В гг. В первой половине и в середине x гг. Они унесли миллионы человеческих жизней. Сильно coкратилось поголовье скота.
То, что произошло в этом районе, стали называть «сахельской трагедией». Но в ней повинна не только природа. Наступлению Сахары способствует перевыпас скота, уничтожение лесов, прежде вceгo на дрова.
В некоторых странах Тропической Африки принимаются меры по охране флоры и фауны, создаются национальные парки. В первую очередь это относится к Кении, где международный туризм по доходам уступает только экспорту кофе. Творческое задание 8. Во-первых, по своему положению она уже не относится к Тропической Африке.
Bо-вторых, она не относится к развивающимся странам. Как вы уже знаете, это единственная на континенте экономически развитая страна. По всем показателям экономического развития ей принадлежит в Африке первое место. В международном географическом разделении труда лицо ЮАР определяет тяжелая промышленность, прежде вceгo гopнoдобывающая - добыча золота [17], платины, алмазов, урана [18], железной, хромовой, мapганцевой руды, угля, но также и обрабатывающая, представленная черной металлургией, машиностроением, химическими производствами.
В ЮАР сформировался самый крупный в Африке промышленный район Витватерсранда с центром в городе Иоханнесбурге, который играет роль «экономической столицы» страны. Довольно выIcoкoгo уровня достигло и сельское xoзяйство зерновые, субтропические культуры, тонкорунное овцеводство, крупный рогатый скот. ЮАР располагает самой гycтой на континенте транспортной сетью, крупными морскими портами, в том числе специализированными Ричардс-Бей - на вывозе кaмeннoгo угля.
Однако на все стороны жизни современной ЮАР очень большой отпечаток наложила политическая и социально-экономическая история этой страны. В е гг. На неплодородных землях, занимавших небольшую часть территории страны, сначала были созданы десять так называемых бантустанов, а затем четыре «независимых государства» и шесть «несамоуправляющихся территорий» - фактических резерваций для чернокожего населения.
Только в начале x гг. Была принята новая Конституция, провозгласившая ЮАР унитарной республикой с элементами федерализма. Согласно новому административно-территориальному делению ЮАР была разделена на девять провинций. Было восстатовлено членство ее в Содружестве, а ООН отменила политические и экономические санкции против этой страны. Означает лишение или существенное ограничение политических, экономических и гражданских прав какой-либо гpуппы населения вплоть до ее территориальной изоляции в специальных местах.
Однако большие социально-экономические различия между «белыми», с одной стороны, и «черными» и «цветнымы» - с другой, еще остаются.
Особенно ощутимы они в условиях жизни, оплате труда. В сельском хозяйстве в европейском секторе преобладают крупные высокодоходные фермы, в африканском - отстaлое мотыжное земледелие. Вот почему ЮАР часто называют страной с двойной экомикой. Ей присущи черты и экономически развитых, и развивающихся стран.
Главный вывод. Несмотря на огромный природный и людской потенциал, Африка продолжает оставаться наиболее отсталой частью мирового хозяйства. По-этому главная задача современного этапа заключается в ускорении социально-экономических преобразований, способствующих решению сложных деморафических, продовольственных и экологических проблем. Итоговое задание 8. Через год здесь был основан город Кимберли, по названию котopoгo коренная алмазоносная порода стала называться кимберлитом.
Ныне одна из достопримечательностей Кимберли - огромный котлован глубиной м, вырытый дoбытчиками алмазов, - «Большая яма». Это объясняется тем, что на километровом отрезке ее нижнего течения падение реки coставляет м при наличии 32 водопадов и стремнин. Здесь можно построить гидроэлектростанции мощностью млн кВт, что равно примерно всей мощности гидроэлектростанций США.
Немногим ниже он в Зимбабве, Намибии, Замбии, Свазиленде, ряде других стран. Только в г. К тому же еще в ряде стран они сочетаются с местными языками. А знаменитый алжирский Тассилин-Аджер с наскальными рисунками древних жителей Сахары отнесен к объектам культурно-природного наследия. Алфавит имеет 28 букв, отражающих согласные и долгие гласные звуки.
Буквы могут иметь от двух до четырех начертаний, в зависимости от их позиции в слове. Из арабского в европейские языки проникли очень многие слова, например: алгебра, зенит, магазин, адмирал, тариф, халва, кофе. В Средние века Европа заимствовала у арабов систему цифр. По объему км 3 ему принадлежит четвертое место в мире.
Оно дало возможность дополнительно обеспечить круглогодичное орошение почти тыс. Писатель-африканист С. Кулик приводит такие названия населенных пунктов Мадагаскара: Амбинанибеанатсиндраву, Tpaтpaмapaмaниндрангаронто, Марумиандрахимахавелона. Петра в Риме. Раньше оно нередко приобретало чудовищные формы: отдельные вожди крупных племенных образований имели по нескольку сот жен; наличие же нескольких дeсятков жен считалось обычным явлением.
И в наши дни мусульманин согласно Корану может иметь до четырех жен. И хотя женщины и дети проводят от до дней в году за сбором хвороста, они не могут обеспечить свои минимальные нужды даже за счет чрезмерной вырубки.
В этих условиях кипячение воды становится непозволительной роскошью, и быстро разваривающиеся зерновые приходят на смену более питательным. В них обитают слоны, носороги, зебры, буйволы, антилопы, жирафы, львы, леопарды, множество видов птиц. Тем не менее в результате браконьерства стадо слонов за последние 20 лет уменьшилось с 65 до 20 тыс.
В стране теперь ежегодно отмечается День слона; в этот день президент Кении лично поджигает костер из слоновых бивней, захваченных у браконьеров. В начале ХХI в. Это объясняется тем, что уран здесь получают в качестве побочного продукта при переработке золотосодержащих руд. Книжная полка 1. Африка: Энциклопедический справочник.
Географическая картина мира. Экономическая и социальная география мира. За страницами учебника: Кн. Васильев А. Египет и египтяне. Пользуясь таблиией 1 в «Приложениях», нанесите на контурную карту страны Африки, получившие политическую независимость после Второй мировой войны. Укажите даты получения независимости и сравните в этом отношении страны Северной и Тропической Африки.
С помощью «визитной карточки» на форзаце учебника подберите соответствующие «пары» стран Африки и зарубежной Европы, примерно равные по размерам территории. Используя карты атласа и таблицы «Приложений», проведите классификацию стран Африки по стпени их богатства полезными ископаемыми. Составьте таблицу по следующей форме:. Сделайте выводы об обеспеченности этих стран сырьем и топливом для развития тяжелой промышленности.
По тем же источникам определите главные территориальные сочетания полезных ископаемых. Oxapaктеризуйте состав ископаемых в каждом из них; постарайтесь связать eгo с тектоническим строением территории. Нанесите сочетания полезных ископаемых на контурную карту. С помощью рисунков 7, 8 и 9, таблиц 6, 7 и 8 в «Приложениях» и карт атласа конкретизируйте и дoполните характеристику земельных, водных и агроклиматических ресурсов Африки, содержащуюся в тексте учебника.
Используя таблицу 3, дайте количественную xapaктеристику «городского взрыва» в Африке. Какие выводы можно сделать на основании этих расчетов?
Подготовьте конспект доклада на тему «Население Африкю. Используйте текст и рисунки тем 3 и 8 учебника, карты атласа, таблицы «Приложений», дополнительную литературу.
Проанализируйте рисунок Используя экономическую карту Африки в атласе, укажите конкретно, какие рудные, нерудные полезные ископаемые, продовольственные товары и виды сельскохозяйственного сырья определяют монокультурную специализацию каждой из указанных на графике стран.
По физической и экономической картам Африки в атласе определите: 1 главные районы горнодобывающей промышленности Африки и их специализацию, 2 главные районы Tтоварoгo земледелия и их специализацию, 3 трансафриканские транспортные магистрали. Используйте также рисунки темы 5 учебника. Используя карты атласа, составьте в тетради таблицу «Зональная специализация экспортных и потребительских сельскохозяйственных культур в Африке» по следующей форме:.
Используя текст учебника и план Каира в атласе, подготовьте сообщение на тему «Каир - арабский гoрод Северной Африки». Используйте также дополнительные источники информации. Представьте, что вы предприняли путешествие по Нилу от Асуана до устья. Опишите свое путешествие в письме к товарищу. Постарайтесь сделать так, чтобы возник красочный образ этой территории. Дайте обоснование своему «проекту». В своем романе «Пять недель на воздушном шаре» Жюль Верн рассказал о путешествии по Африке на воздушном шаре.
В каких странах находятся и что собой представляют описанные писателем районы Африки сегодня? Работа в тетради. Сравните страны Северной, Тропической Африки и ЮАР по некоторым показателям, характеризующим их население и хозяйство. Определите черты сходства и различия. Оформите необходимые данные в виде таблицы. Какой вывод можно сделать из этого сравнения? Сравните главные экспортные сельскохозяйственные культуры Тропической Африки и Южной Азии.
Для демонстрации в классе подготовьте небольшой альбом «география Африки на почтовых марках». Блок самоконтроля и взаимного контроля Ответьте на вопросы: 1. Почему сдвинутость населения к побережьям окeaнов и морей в Африке выражена меньше, чем в зарубежной Азии?
Почему для вывоза промышленной продукции из района едного пояса не используется река Kонгo? Почему Каир называют «алмазной пуговицей, застегиваюшей дельту»? Почему Сенегал называют «арахисовой республикой»? Правильны ли следующие утверждения: 1. Большинство стран Африки добилось независимости во второй половине ХХ в. Африка - регион самой высокой рождаемости и caмой высокой смертности в мире.
Для стран Африки характерны высокие темпы урбанизации. Главное полезное ископаемое Нигерии - бокситы. Выберите правильный ответ: 1. Самая крупная по населению страна Африки Важнейшими видами полезных ископаемых Северной Африки являются К числу наименее развитых стран Африки относятся Главными экспортными сельскохозяйственными культурами Тропической Африки являются Можете ли вы: 1.
